Бородино – 200 лет тому назад.

Наполеон стремился разбить русские армии с самого начала кампании. Но Барклай и Багратион, даже объединив свои силы, избегали решительного сражения, продолжая отступление в глубь страны. И поэтому после Смоленска французский император, скорее всего, вопреки первоначальным планам предпринимает поход на Москву. Его расчет на то, что у ее стен русские дадут генеральное сражение, вполне оправдался. И все же, по свидетельствам очевидцев, накануне этой битвы Наполеон весьма опасался возможного отхода противника и по этой причине действовал очень осторожно.

Следует также заметить, что как ни стремился французский император разгромить русскую армию, именно в захвате Москвы он видел успешное завершение кампании.

Кутузов принял командование в очень неблагоприятной стратегической ситуации, в которой до подхода резервов и других войск лучшее решение, по-видимому, заключалось в сохранении армии. При этом в битве за древнюю столицу соотношение сил, по сведениям русского штаба, было слишком невыгодным[1]. Но отказ от ее защиты противоречил требованию царя и вряд ли нашел бы понимание в армии и народе.

После прибытия нового главнокомандующего отступление продолжалось еще в течение пяти дней, но это, вероятнее всего, было вызвано в большей степени не столько поиском лучшей позиции, сколько стремлением присоединить к армии все возможные подкрепления.

22 августа русская армия расположилась при Бородино. При этом основные силы французов оставались в Гжатске, а их авангард также не проявлял значительной активности второй день.

Хотя Кутузов осмотрел и одобрил позицию, у многих не было уверенности в том, что сражение будет дано именно здесь. Поэтому, пожалуй, неудивительно, что Багратиона в тот день не слишком беспокоили опасности, угрожавшие его армии. Не менее уязвленный назначением Кутузова Барклай, по его воспоминаниям, расположение своих войск осмотрел и приказал «для прикрытия правого фланга…построить несколько укреплений и засек»[2].

На самом деле этому крылу было уделено еще большее внимание. 22-го там началось строительство целой системы многочисленных укреплений. И тогда же по 2-й армии был отдан приказ, согласно которому весь ее шанцевый инструмент передавался в главную квартиру, а фактически – в 1-ю армию[3]. Очевидно, что ни Багратион, ни Барклай самостоятельно такой приказ отдать не могли.

В диспозиции на 24 августа есть специальное указание о том, что егеря 1-й армии «поступают частью для занятия лесов, на правом фланге, находящихся»[4]. Подобных указаний, например, о защите Утицкого леса там нет.

А Платов, согласно его рапорту[5], накануне сражения «отправил вправо верст за пятнадцать» отряд казаков Балабина 2-го, хотя севернее основной позиции уже вел наблюдение за противником отряд Власова 3-го.

Но какие имелись основания для такого беспокойства за правый фланг?

Разумеется, при слишком ненадежной обороне неприятель смог бы перейти Колочу в ее нижнем течении со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Путь в Можайск по левому берегу Москвы-реки был для противника, возможно, более удобным, чем, например, Старая Смоленская дорога, но, с другой стороны, французы практически не могли воспользоваться им для осуществления обходного маневра скрытно и внезапно. Помимо этого, для выхода в тыл русской армии им потребовалось бы форсировать Москву-реку два раза, причем даже возле Можайска.

Наконец, правое крыло было все-таки значительно лучше защищено условиями местности, чем левое.

Так как утром 23-го приказа об отступлении не последовало, то, по одной из версий, Багратион, уже встревоженный таким развитием событий, сообщил свое мнение о позиции 2-й армии главнокомандующему, после чего состоялась новая рекогносцировка.

В ходе осмотра позиции Кутузов, как утверждает Барклай, отклонил его предложение построить на Курганной высоте сильный редут, но отдал распоряжение о строительстве Семеновских укреплений[6].

В итоге эти укрепления, на которые и опирался левый фланг в день генерального сражения, начали возводить с опозданием на сутки или даже несколько более.

И это является ошибкой, прежде всего, генерал-квартирмейстера, которым 20 августа был назначен М. С. Вистицкий 2-й. Но, по мнению многих историков, его обязанности фактически исполнял К. Ф. Толь. И именно он сыграл главную роль в выборе позиции и размещении на ней войск.

Следует также заметить, что если бы французские войска остановились в Гжатске не на два дня, а всего на один, то они могли достигнуть русского левого фланга, когда инженерные работы на нем еще и не начинались.

Поскольку времени для сооружения серьезных укреплений возле Семеновского оставалось мало, необходимо было его выиграть. В этом и заключался истинный смысл упорной обороны Шевардинской позиции.

Толь же, скорее всего, желая оградить от критики Кутузова и себя, указывал, что Шевардинский редут был построен «для того, чтобы лучше открыть истинное направление неприятельских сил, а если возможно, то и главное намерение Наполеона»[7].

Но этот редут начали строить именно перед Семеновскими флешами и практически одновременно с ними.

А 24-го можно было «открыть» только то, что шедшие в авангарде главной колонны войска Мюрата и Даву совместно с корпусом Понятовского (который и должен был оказать им поддержку) стремились овладеть Шевардинской позицией. Но это стало вполне понятным уже через 3-4 часа боя, а он продолжался до наступления ночи, и в нем приняла участие, по меньшей мере, половина войск 2-й армии.

Этот бой, разумеется, не предопределял полностью дальнейшие действия неприятеля. На следующий день русскому командованию снова было необходимо внимательно следить за перемещениями войск Наполеона и пытаться разгадать его истинные замыслы. И в том же «Описании битвы…» Толя, Кутузов приходит к заключению, что «Наполеон имел намерение напасть главными силами своими на левое крыло Российской армии» только «под вечер» 25-го, когда «на правом крыле неприятельском, замечены были большие движения»[8].

Но где же находился левый фланг утром 24 августа?

Из письма Кутузова царю днем позже можно понять, что главнокомандующий решил «загнуть» его «к прежде сего укрепленным возвышениям» (т.е. к флешам) только после атаки «главнейших сил» противника[9]. Так же думал и Барклай, полагая, что у Семеновского готовится своего рода запасная позиция для войск 2-й армии.

Но на самом деле отряд Горчакова являлся по сути дела арьергардом. И даже в диспозиции на 24 августа имеется определенный намек на то, что «находящаяся на левом фланге» 27-я дивизия, вероятнее всего, не примыкала к 7-му корпусу, хотя и входила в «кор-де-баталь»[10]. Но впоследствии она должна была расположиться на восточной стороне Семеновского оврага, как показано на «Плане позиции…»[11].

На рекогносцировке 23 августа Багратион также обратил внимание Кутузова на опасность обхода левого крыла по Старой Смоленской дороге. Главнокомандующий же согласился с мнением Беннигсена, предложившего использовать для защиты этой дороги нестроевые войска (т.е. ополченцев). Однако совершенно очевидно, что эти войска смогли бы преградить путь только совсем незначительному отряду противника.

Внесенные на рекогносцировке коррективы никак не коснулись центра и правого крыла. И в дальнейшем Кутузов отклонил все предложения разместить всю армию (или, по крайней мере, «кор-де-баталь») южнее дер. Горки, что можно объяснить и повышенным вниманием к северному флангу, и, видимо, в большей степени стремлением при любом развитии событий удержать в своих руках главный путь отступления – Новую Смоленскую дорогу.

Конечно, 23 августа о намерениях французского императора можно было только догадываться. Но в своем письме царю, написанному в тот же день, Кутузов сообщает о своем твердом намерении оставить избранную позицию, если неприятель попытается ее обойти[12].

Вероятно, сначала Наполеон принял Шевардинский редут за передовое укрепление и приказал без промедления овладеть им, чтобы быстрее выйти к основной русской позиции. С другой стороны, этот редут просто мешал продвижению французских войск к Бородину, угрожая главной коммуникации с фланга, а также закрывал путь к самому выгодному направлению фронтальной атаки.

Однако некоторые французские маршалы полагали, что 24-го их войска атаковали уже основную позицию неприятеля, и, следовательно, русские либо попытаются вернуть утраченный редут, либо отступят еще дальше на восток. Это мнение, разумеется, не могло не беспокоить Наполеона[13].

Ведь если бы оправдалось первое предположение, то на следующий день пришлось бы обороняться, а не атаковать.

Довольно сложно было разработать хороший план генерального сражения 25 августа еще и по причине затянувшегося до наступления ночи Шевардинского боя. Кроме того, надо было подтянуть «артиллерийские резервы и все другие немного отставшие части», т.е. два армейских корпуса и значительную часть кавалерии, которой не было на перекличке в Гжатске.

Наконец, дальнейшие атаки левого крыла русских были слишком предсказуемыми, и, вполне возможно, Наполеон хотел все тщательно обдумать.

25 августа Кутузов провел еще одну рекогносцировку[14]. Возле Курганной высоты Беннигсен предложил построить там сомкнутое укрепление бастионного типа с 36 орудиями. Но Кутузов предпочел мнение Толя, и несколько позднее там начали возводить люнет на 18 орудий. Таким образом, промедление с его сооружением составило более трех суток. Хотя некоторый объем работ и был сделан ранее, Раевский считал, что днем на этой высоте была лишь простая открытая батарея. При этом «кор-де-баталь» перед началом сражения стала проходить непосредственно через Курганную высоту.

Согласно рапорту Барклая, 3-й корпус Тучкова был переведен «24 числа в вечеру» на левый фланг по распоряжению Кутузова. Позднее он вспоминал, что узнал об этом случайно, а корпусу приказал следовать за собой Толь[15].

Но многие историки полагают, что все это произошло на сутки позднее.

Коновницын в своем рапорте, к сожалению, определенно указывает только время, когда на левый фланг «были отряжены» егеря его дивизии. И остается непонятным, где в этот момент находились ее остальные полки[16].

В своих воспоминаниях[17] Беннигсен пишет о том, что 25-го он отправился на крайний левый фланг, чтобы разместить там корпус Тучкова. А в рапорте Кутузову он сообщает, что и Вистицкий принимал в этом участие. В конечном итоге корпус Тучкова был размещен непосредственно в дер. Утица и возле нее, т.е. почти в точном соответствии с «Планом позиции…».

Но все же какова была цель данной передислокации?

Ее необходимость Толь, как известно, объяснял угрозой наступления противника по Старой Смоленской дороге. И, согласно его «Описанию битвы…», когда вечером 25 августа на правом фланге французской армии были замечены «большие движения», Кутузов «немедленно» направил 3-й корпус «для прикрытия» Старой дороги, подкрепив его ополченцами Моркова[18].

Однако на «Плане позиции…» войска Тучкова «расположены скрытно». Кроме того, их изображение на этих кроках больше соответствует именно скрытному размещению, а не оборонительному.

Поэтому, согласно другой версии, Тучков должен был «действовать во фланг» неприятелю, атакующему флеши Багратиона, из скрытой позиции в районе дер. Утица.

По мнению А. А. Щербинина, Кутузов отводил вступлению в бой дивизий 3-го корпуса и ополчения фактически ключевую решающую роль в сражении, а Беннигсен привел его план «в ничтожество»[19]. Но в настоящее время многие историки считают оба этих утверждения либо заблуждением, либо вымыслом.

Помимо Щербинина о данном плане были очень неплохо осведомлены Е. Вюртембергский, Э. Ф. Сен-При, а также Вистицкий, воспоминания которого, пожалуй, наиболее красноречивы: «Багратион посылал несколько раз к генерал-лейтенанту Тучкову 1-му, чтобы он из дер. Утицы ударил в тыл и во фланг неприятеля…»[20].

Исследователи давно обнаружили, что место для «засады» было выбрано довольно неудачно. Окрестности дер. Утица плохо обеспечивали визуальную скрытность большого отряда. Через указанную деревню проходила Старая Смоленская дорога, которая, бесспорно, имела большое тактическое значение, и противник мог попытаться использовать ее в своих планах. Кроме того, 3-й корпус и, соответственно, линия егерей впереди него располагались слишком близко к позициям французской армии, что, естественно, могло вызвать беспокойство ее командования.

Правда, на «Плане позиции…» расположение «засадного» отряда могло быть изображено приблизительно. Но даже если предполагалось поставить 3-й корпус южнее или восточнее, Тучкову и в этих вариантах могли потребоваться все его войска для защиты Старой дороги, если бы по ней наступал достаточно крупный неприятельский отряд.

Тем не менее, многие считали, что Тучков мог легко выполнить свою задачу, упрекая его в пассивности, нерешительности, переоценке сил атаковавшего его неприятеля и даже в том, что он «не умел держаться». Но эти упреки нельзя признать объективными.

Важным следствием перемещения 3-го корпуса на Старую Смоленскую дорогу стало то, что ее оборона стала, безусловно, намного надежнее. Но существенные изъяны все же имели место. У корпуса Тучкова было мало артиллерии, и для нее не построили никаких укреплений.

Как указано в «Донесении…»[21], на пространстве «от 3-го корпуса до левого крыла 2-й армии» «для лучшей связи» были поставлены 4 полка егерей.

Утицкий лес не был труднопроходимым совершенно и полностью, что позволило французам использовать там 26 августа достаточно крупные силы. И в борьбе с этими неприятельскими войсками, несомненно, очень большую роль сыграли прибывшие с правого фланга части корпуса Багговута. Таким образом, расположенным «для лучшей связи» между 3-м корпусом и 2-й армией егерям Шаховского могли срочно потребоваться значительные подкрепления. Причем, как выяснилось позже, они были также необходимы Багратиону, а затем и Тучкову.

Важно отметить, что регулярные войска, направленные на Старую Смоленскую дорогу, были взяты не с правого фланга, а из главного резерва, численность которого после этого значительно сократилась.

После Шевардинского боя 2-я армия понесла значительные потери, но никаких подкреплений в нее не поступило, и поэтому Багратион был вынужден уменьшить свой резерв, выдвинув в первую линию дивизию Воронцова. Правда, ранее общее количество орудий в его армии было доведено до 186, а батарейных – до 90.

Но в том случае, если левое крыло Багратиона будет атаковано главными силами неприятеля, Кутузов, по свидетельству Ф. Н. Глинки, еще накануне планировал усилить его войсками Милорадовича.

25 августа готовился к решающей битве и Наполеон, проведя в тот день две или три продолжительные рекогносцировки.

Он отклонил предложение Даву обойти левое крыло противника силами 1-го и 5-го корпусов ночью. Действительно, крупному отряду пришлось бы преодолеть значительное расстояние в темноте через лес по незнакомой местности. В таких условиях он мог заблудиться, быть обнаружен неприятелем и т.д., что могло иметь самые разные последствия, включая и отказ Кутузова от сражения.

Определенный риск был и в возникавшем при таком плане существенном разделении главных сил Наполеона. Кроме того, посланному в обход отряду еще было необходимо выйти на открытое пространство, чтобы построиться в боевые порядки. В противном случае, вся эта масса войск осталась бы в лесу.

В целом план Даву обещал многое, но при этом не так мала была вероятность и неудачи, которая могла оказать большое влияние на исход битвы.

При совершении подобного маневра днем, естественно, терялся эффект внезапности. А в наступлении через лес можно было использовать практически одну пехоту в рассыпном строю. И в этих «лесных» баталиях могло «увязнуть» даже большое соединение. И все же существует мнение, что Наполеону следовало больше сил направить не на Семеновские укрепления, а южнее, поскольку там французам удалось добиться неплохих результатов, причем с использованием артиллерии и даже кавалерии.

В собственном плане французского полководца основная роль отводилась фронтальному наступлению на левый фланг противника от Курганной высоты до Утицкого леса.

А в обход по Старой Смоленской дороге был направлен только относительно небольшой по численности польский корпус, которому предстояло выступить не ночью, а на рассвете.

Следует заметить, что это решение могло быть никак не связано с войсками Тучкова.

Прежде всего, Наполеон мог думать просто об обеспечении фланга главным силам. В самом деле, Старая Смоленская дорога проходила не так далеко от маршрута движения дивизий Даву, и была для французов не таким уж крайним флангом. А если бы заслон противника на этой дороге оказался слабым, Понятовский смог бы совершить обход.

Всего против русского левого крыла Наполеон предполагал сосредоточить более 90% «Великой армии» (включая польский корпус). К началу сражения он расположил на правом берегу Колочи почти столько же орудий, сколько было у Кутузова в центре, на левом фланге и в главном резерве. Но большая часть остальной артиллерии впоследствии была использована для поддержки наступления войск Богарне на Курганную высоту. В то же время орудия Милорадовича отделяло слишком большое расстояние даже от передовых постов неприятеля.

Французский император принял целый ряд мер для того, чтобы создать у противника ложное представление о действительном расположении и дальнейших действиях своих войск[22]. 25 августа на левом берегу Колочи находилась значительная часть армии, включая всю гвардию, которая покинула свои бивуаки у дер. Валуево только с наступлением темноты.

Вполне логично, что Наполеон демонстрировал неприятелю силу своего левого крыла. В начале сражения русское командование могло видеть, что там находятся достаточно крупные силы, опиравшиеся на укрепления, возведенные западнее села Бородино. Но 4 дивизии Богарне с итальянской гвардией также должны были перейти Колочу у Алексинского брода уже в ходе битвы. Мосты для осуществления этого маневра инженеры вице-короля навели в последний момент – в ночь на 26 августа.

Той же ночью французы построили три большие артиллерийские позиции против левого крыла и центра русской армии. В итоге на рассвете 26 августа 102 французских орудия открыли огонь по Семеновским укреплениям. Причем вопреки распространенному мнению ядра сразу же долетали до цели. Принято считать, что у русских на этих укреплениях и возле них было установлено 52 орудия. В настоящее время эта цифра многим историкам кажется завышенной. Еще 18 орудий находилось несколько дальше – за Семеновским оврагом. Батарея Шульмана тоже, по всей видимости, не могла отвечать артиллерии генерала д’Антуара де Врэнкура равным огнем.

Наполеон также, чтобы не тревожить противника, преднамеренно оставил в его руках село Бородино. А Понятовский, вероятно, даже не выдвинулся ближе к Старой Смоленской дороге.

Конечно, очень трудно сделать определенный вывод о том, в какой мере эти военные «хитрости» повлияли на решения Кутузова. Однако то, что русский главнокомандующий не снял с правого фланга ни одного солдата и ни одного орудия Наполеону было, несомненно, выгодно.

Правильность расчетов полководцев обычно выясняется в ходе сражения. Судя по тексту «Описания битвы…», русская армия была, по крайней мере, совсем неплохо подготовлена к тому, что главные силы неприятеля устремятся на ее левое крыло. Лишь ценой огромных потерь и только к полудню французам удалось окончательно овладеть Семеновскими укреплениями. Причем до ранения Багратиона это крыло действовало настолько удачно, что даже имело «поверхность над неприятелем»[23].

Авторы очень интересного исследования «Девять на двенадцать…»[24] убедительно доказывают, что такое изложение событий является искажением фактов, начало которому было положено Карлом Толем сначала в «Донесении…», а затем в «Описании битвы…»[25]. Многочисленные документы свидетельствуют о том, что Багратион был в действительности ранен около 9 часов утра, а все три флеши полностью перешли в руки противника не позднее 10 часов. С помощью изменения хронологии событий и некоторых литературных приемов Толь стремился скрыть подлинный драматизм этого эпизода сражения.

Пожалуй, только первые атаки французских войск на позиции дивизии Воронцова не внушали больших опасений. Но уже около 7 часов утра Багратион, видя, что сил 2-й армии явно недостаточно, обратился к Кутузову и Барклаю с просьбой направить ему подкрепления. Согласно рапорту Лаврова, еще до этого «вся гвардейская пехотная дивизия по назначению полковника по квартирмейстерской части Толя… заняла позицию позади правого фланга 2-й Армии для подкрепления оной»[26]. Через некоторое время Багратион получил в свое непосредственное командование вторую и сводно-гренадерскую бригаду этой дивизии, а также 3 полка гвардейских кирасир с частью артиллерии из главного резерва. Несмотря на то, что время непосредственного вступления гвардейцев в бой было разным, за исключением кирасир Шевича, все они практически с самого начала сражения находились под жестоким огнем неприятельской артиллерии. Этот факт особо отмечает Лавров в своем рапорте.

Барклай неоднократно высказывал свое удивление и несогласие по поводу столь раннего использования в сражении гвардейского корпуса. Багратион, видимо, придерживался того же мнения и не торопился бросить в бой гвардейские полки. Сначала он привлек к борьбе за флеши свои частные резервы, а также войска с соседних участков позиции.

Уход части 7-го корпуса, дивизии Коновницына и кавалерии Сиверса к Семеновским укреплениям, безусловно, ослабил центр и крайний левый фланг русской армии. Но и до перемещения этих войск у Раевского и Тучкова далеко не все было благополучно.

Судя по рапорту и «Запискам…» Ермолова[27], защитники Курганной высоты несли большие потери от огня французских батарей и, скорее всего, испытывали недостаток в артиллерийских зарядах. Построенное там укрепление было слабым, а из-за его тесноты основная часть пехотного прикрытия находилась снаружи, где она истреблялась неприятельской картечью. Этой ситуацией и воспользовалась пехота Морана, овладев этим важным пунктом при первом штурме.

Войска 3-го корпуса значительно уступали полякам в артиллерии, а без 3-й дивизии – и в живой силе. Кроме того, Тучков почти сразу же был вынужден оставить слишком невыгодную позицию возле дер. Утица и отступить на 1,5 км к востоку.

Действия фланговых групп Наполеона на начальном этапе сражения оказались в целом весьма эффективными. Хотя французам и не удалось прочно овладеть батареей Шульмана и Утицким курганом, русским понадобились солидные резервы и огромные усилия, чтобы этого не допустить.

В борьбе за Семеновские флеши обращает на себя внимание следующий факт. Войска 2-го пехотного корпуса, которые должны были в случае серьезной угрозы левому флангу подкрепить армию Багратиона, не приняли непосредственного участия в этой борьбе. Это произошло потому, что 2-й корпус подошел к левому крылу, когда битва за флеши находилась в завершающей стадии, и судьба этих укреплений фактически уже была решена. В то же самое время очень опасная обстановка сложилась для русских в центре их позиции и в Утицком лесу. По этой причине Барклай расположил 4-ю дивизию южнее Курганной высоты, а Багговут повел 17-ю дивизию на крайний левый фланг армии. Позднее к нему присоединилась 2-я бригада 4-й дивизии.

Для того, чтобы достигнуть позиций 2-й армии, не говоря уже о Старой Смоленской дороге, Багговуту требовалось немало времени. Поэтому медлить с проведением этого маневра было рискованно. Судя по тексту «Донесения…», Кутузов отдал приказ о переводе 2-го и 4-го корпусов к левому крылу и центру около полудня, причем после ранения Багратиона. Но в действительности корпус Багговута покинул правый фланг значительно раньше. И в «Описании битвы…» главнокомандующий отдает приказ Багговуту уже вскоре после 7 (т.е. около 8) часов утра. Вероятнее всего, командир 2-го корпуса получил два приказа: первый от Барклая, а второй позднее, когда его войска были уже в пути, от Кутузова.

Исходная позиция 4-го пехотного и 1-го кавалерийского корпусов была, на наш взгляд, вполне оправданной, поскольку перед началом сражения вся группа Богарне, за исключением дивизии Морана, располагалась на левом берегу Колочи. Но пехота Остермана-Толстого покинула правый фланг тоже задолго до полудня и, по-видимому, уже с 10 утра находилась в центре позиции.

Существует два противоположных мнения об основной идее тактического плана Наполеона – использовании «косого» боевого порядка (ориентированного против наиболее уязвимой части слишком «растянутой» позиции неприятеля) и последующего фронтального наступления главных сил.

Одни полагают, что это решение было в принципе верным, так как к 9 часам французы уже почти добились победы, и развить успех им помешали лишь некоторые неудачные обстоятельства и ошибки их военачальников. А после этого Кутузов успел подтянуть почти все свои резервы, включая войска с правого фланга.

По мнению других, исход этой битвы был вполне закономерным, и главная причина ее «прискорбных» для французов результатов заключалась в том, что Наполеон решил атаковать хорошо укрепленную позицию противника с фронта, а не использовал обычно применяемый в таких случаях маневр.

Но, во-первых, никаких «бастионов» русские на Бородинском поле не сооружали. Их оборона опиралась только на обычные полевые укрепления, которые, по свидетельствам очевидцев, имели существенные недостатки.

Во-вторых, все главные опорные пункты на левом крыле и в центре в конечном итоге были захвачены французами. При этом и русские сражались за них с огромным напряжением сил и тоже понесли очень серьезные потери (вероятно, даже более значительные). Тем не менее, уже утратив все эти укрепления, войска Кутузова не были дезорганизованы и не отступали, а, напротив, сохраняли боевой порядок и продолжали обороняться на новой позиции.

План Наполеона был, по нашему мнению, не настолько ошибочным, и менее стойкий противник в тех же условиях мог потерпеть полное поражение.

Но при Бородино этот план не принес французскому полководцу ожидаемого результата, прежде всего, потому, что русские солдаты проявили в этом сражении беспримерный героизм и стойкость, а их военачальники руководили своими войсками умело и энергично.

Во многом по этой же причине оказались не столь значительными успехи «Великой армии» и на начальном этапе битвы, т.е. до 9 часов утра.

Рейд кавалерии Уварова и Платова

В отличие от довольно скептических оценок К. Клаузевица, по мнению многих отечественных историков, рейд кавалерии Уварова и Платова сыграл очень значительную или даже решающую роль в сражении.

Однако только эти два генерала в русской армии не были награждены за участие в Бородинской битве. О том, что у Кутузова были определенные претензии к ним, также свидетельствуют воспоминания А. Б. Голицына и рапорт главнокомандующего царю от 22 ноября со словами «казаки…в сей день, так сказать, не действовали»[28].

Кроме того, согласно «Запискам» А. И. Михайловского-Данилевского, Платов был «мертво пьян в оба дня». Об этом упомянул в своих записках и Н. Н. Муравьев-Карский. Причем, по мнению этого очевидца событий, из-за «дурных распоряжений и нетрезвого состояния» казачьего атамана его войска «ничего не сделали», а «принявший после него команду Уваров ничего не предпринял»[29]. То есть, иными словами, действия казаков и кавалерии не левом берегу Колочи не только не сыграли значительной роли, но и вообще не принесли почти никакой пользы.

Но каких результатов ожидал от этого маневра Кутузов? И в чем заключалась его конечная цель?

Согласно воспоминаниям Клаузевица, идея кавалерийского удара по северному флангу неприятеля возникла у Платова, который еще ранним утром не обнаружил значительных сил французов на левом берегу Колочи[30].

Существует мнение, что на основании этих сведений русское командование уже могло сделать вывод о том, что в действительности у Наполеона было намного меньше войск, чем предполагалось ранее. Но такой вывод в десятом часу утра мог оказаться ошибочным.

Прибывший от Платова принц Э. Гессен-Филиппстальский сначала изложил план казачьего атамана полковнику Толю. А тот, вполне возможно, не просто увлекся этим планом, но и увидел в нем способ полностью изменить характер сражения и, может быть, даже выиграть его. В большие перспективы данного замысла верили и другие военачальники. Так, например, Барклай считал, что если бы «нападение сие исполнилось с большею твердостию…, то последствия онаго были бы блистательные»[31].

Уваров же свою задачу понимал так: «…атаковать неприятельский левый фланг, с тем, чтобы хотя несколько оттянуть его силы, которые столь сильно стремились атаковать вторую нашу армию»[32].

По одной из версий, внезапное нападение русской конницы должно было отвлечь значительную часть французских войск на левый берег Колочи, после чего Кутузов планировал внести перелом в ход битвы. И именно с этой целью он направил к центру позиции 4-й пехотный и 2-й кавалерийский корпуса[33].

Сильный контрудар, разумеется, мог значительно изменить ситуацию в сражении. Но мог ли рейд конницы Уварова и Платова создать вскоре после полудня (позднее уже обнаружилась бы незначительность их сил) достаточно выгодные условия для контрнаступления?

Ранее среди отечественных историков было принято считать, что Наполеон, узнав о появлении казаков в тылу 4-го корпуса, сразу же направил на свой левый фланг от 20 до 28 тысяч человек. Однако в настоящее время установлено, что все эти подкрепления на самом деле составляли около 5 тысяч человек, и, таким образом, даже не превосходили по численности все русские войска, принимавшие участие в рейде[34]. Причем Богарне восстановил порядок на северном крыле практически собственными силами.

Такой результат, конечно, уже не так впечатляет, и всю вину за то, что не удалось добиться большего, многие возлагают на Уварова и Платова. Но посмотрим на этот эпизод битвы со стороны противника.

Наполеон был, несомненно, встревожен донесениями с левого фланга, поскольку для его защиты к тому времени оставалось не более 10 тысяч человек. Понятно также, что дальнейшее продвижение неприятельских войск в южном направлении могло создать угрозу артиллерии генерала д’Антуара де Врэнкура, а в дальнейшем уже и главному пути отступления (хотя от дер. Шевардино до Новой Смоленской дороги по прямой приблизительно 1,5 км). И медлить с принятием необходимых мер было, конечно, опасно.

Но д’Антуар очень верно оценил ситуацию и попросил у Богарне прислать именно кавалерию, и на ее подход не потребовалось бы много времени. Тот направил ему два полка Груши, два гвардейских полка Триэра и, на всякий случай, еще и всю пехоту итальянской гвардии. Наполеон послал для прикрытия тылов бригаду Кольбера[35]. При возникновении большей опасности на северное крыло, видимо, было бы направлено несколько больше кавалерии, что, понятно, в принципе ничего не изменило бы.

С другой стороны, деморализующий эффект этого контрудара русских не мог быть настолько сильным, как при наступлении кульминации в сражении.

А сложившаяся к началу активных действий корпуса Уварова общая ситуация в противоборстве сторон и, прежде всего, остававшаяся в резерве французская гвардия в значительной мере позволяли Наполеону избежать слишком поспешных и опрометчивых решений. И вряд ли при таких обстоятельствах обладавший большим тактическим опытом французский полководец, не дожидаясь более точных сведений о происходящем на левом берегу Колочи, немедленно направил бы туда большое количество войск.

Важно также отметить, что возможности Уварова и Платова, естественно, ограничивались теми силами, которыми они располагали. Кроме того, добиться большего успеха им помешали особенности местности и отсутствие единого командования.

Очевидно, что намного более сильного эффекта от данного контрудара можно было добиться в тот момент, когда противник растратил бы свой наступательный потенциал, бросив в бой последние резервы. Но Кутузов, по-видимому, уже не мог дожидаться этого момента, поскольку в десятом часу на левом фланге сложилась очень тревожная обстановка.

Согласно другой версии, рейд русской кавалерии был только отвлекающим маневром (диверсией) с конечной целью максимально ослабить давление противника на левый фланг и центр. А корпуса Остермана-Толстого и Корфа перемещались влево по фронту для укрепления обороны, поскольку следовало ожидать новых неприятельских атак в районе батареи Раевского.

Но если не был сорван план контрнаступления, чем же тогда было вызвано недовольство Кутузова действиями Уварова и Платова?

И по этой версии главнокомандующий точно так же мог иметь и претензии к этим генералам, и ожидать, что противник направит на отражение казаков и регулярной кавалерии намного больше войск.

В конечном итоге данный маневр, несомненно, имел достаточно выгодные для русских последствия, поскольку в очень напряженный момент битвы активность их противника значительно снизилась, и эта пауза продолжалась около двух часов.

Финал битвы

После окончательного захвата французами Курганной высоты, обе стороны были уже значительно обескровлены и утомлены.

К тому времени Кутузов не имел за линиями основного боевого порядка такого мощного резерва, который был указан в диспозиции 24 августа: 18 батальонов гвардии, 20 батальонов гренадер, 11 батальонов пехоты и 40 эскадронов кирасир. А противник был еще достаточно силен, и он сохранил свой главный резерв. Поэтому риск при контрнаступлении был определенно не малым.

И все же, согласно свидетельствам очевидцев, Кутузов отдал устные распоряжения о своем намерении атаковать неприятеля на следующий день, и в соответствии с этим замыслом составлялась диспозиция. Но официально он направил Дохтурову приказ следующего содержания:

«Я из всех движений неприятельских вижу, что он не менее нас ослабел в сие сражение, и потому, завязавши уже с ним, решился я сегодняшнюю ночь устроить все войско в порядок, снабдить артиллерию новыми зарядами и завтра возобновить сражение с неприятелем…».

Точно такой же приказ получил и Барклай. У него очень интересная концовка, которую редко цитируют: «…Ибо всякое отступление при теперешнем беспорядке повлечет за собою потерю всей артиллерии»[36].

Возможно, Кутузов на самом деле так и думал в тот момент. Но это решение, конечно же, можно рассматривать только как предварительное.

Поздним вечером он собрал совет, «чтобы решить, удержать ли на другое утро поле сражения, или отступить, а, между тем, велел Толю обозреть, в каком положении находится левый фланг… Приехав на левый фланг, Карл Федорович узнал, что старая Московская дорога ведет лесами, прямее почтовой, на коммуникации армии. Оттуда только слышались упомянутые выстрелы. Это обстоятельство было решительное»[37]. Ермолов также считал, что «положение корпуса Багговута, по темноте ночи дотоле непримеченное, и которого связь с прочими войсками неприятель мог нарушить, понудило к отступлению»[38].

Вероятно, когда уже стало известно о больших потерях, Кутузов хотел убедить генералитет, что возникла угроза обхода.

А.Б. Голицын достаточно откровенно писал об этом: «Ночью я объезжал с Толем позицию, на которой усталые воины наши спали мертвым сном, и он донес, что невозможно думать идти вперед, а еще менее защищать с 45 т. те места, которые заняты были 96 т., особенно когда у Наполеона целый гвардейский корпус не участвовал в сражении. Кутузов все это знал, но ждал этого донесения и, выслушав его, велел не медля отступать…»[39].

Но очевидно и другое. К русским 27-го не подошли бы никакие подкрепления, а противник мог их получить. И, несомненно, в такой ситуации лучше было отступить и двигаться на соединение с резервами, чем оставаться на месте.

Что же касается убедительной тактической победы русских в контрнаступлении 26-го или на следующий день, то она была бы явно пирровой, если вообще была возможна. А к таким победам Кутузов вообще никогда не стремился, не говоря уже о том, насколько опасной была потеря большей части армии в сложившейся к тому времени стратегической обстановке.

К концу сражения Наполеон плохо скрывал досаду. Но Бертье и другие не советовали ему вводить в дело гвардию потому, что «при таком положении вещей успех, достигнутый этой ценой, был бы неудачей, а неуспех был бы такой потерей, которая зачеркнула бы выигрыш сражения». Они также «обратили внимание императора на то, что не следует рисковать единственным корпусом, который еще остается нетронутым, и надо приберечь его для других случаев»[40].

Иными словами, французские маршалы полагали в тот момент, что даже если и будет достигнута победа, то ее цена будет слишком велика. Выходит, они тоже не хотели пирровой победы, да еще в 600 милях от Франции. Они тоже умели мыслить стратегически и думать «не о славах выигранных только баталий», но и о судьбе всей кампании.

Но эти доводы маршалов не были бы такими вескими, если бы Наполеон не видел собственными глазами, что русские не отступают, сохраняют боевой порядок и прочно стоят на своей новой позиции.

Многие полагают, что отказ от полномасштабного использования гвардии был серьезной ошибкой Наполеона. Однако уже в приведенных выше словах участника событий А. Коленкура, как можно заметить, не исключается и «неуспех» после вступления в бой главного резерва «Великой армии». Да и сам французский полководец, по мнению Жомини, впоследствии не считал свое решение ошибочным, поскольку «неприятель показал еще довольно твердости».

Основные тактические итоги

1) В «схватке гигантов» ни одна из противоборствующих сторон не смогла одержать убедительную победу.

2) По оценкам современных отечественных историков, французы потеряли 24-26 августа 35-40 тысяч человек. В русской армии выбыло из строя от 40 до 50 тысяч человек [См. нашу статью «Численность и потери армий при Бородино»].

3) Несмотря на огромное истощение, обе армии в целом не утратили боеспособности. Что касается сохраненных полководцами резервов, то Наполеон, как известно, вообще не использовал в сражении гвардейские дивизии Кюриаля и Вальтера (кроме бригады Кольбера). Дивизия Роге, хотя и была выдвинута к концу дня вперед, оставалась за линиями других войск и в боевое соприкосновение с неприятелем не вступила.

Довольно большая часть русской армии тоже не приняла активного участия в сражении. Но, во-первых, из регулярной пехоты и кавалерии с противником не сражались только части при Главной квартире и 4 полка егерей, находившихся на правом фланге.

Во-вторых, основная часть войск главного резерва, по диспозиции 24 августа, вступила в бой или была выдвинута в 1-ю линию еще в начале сражения. На финальной стадии битвы также достаточно активно действовали кирасиры Шевича и л.-гв. Финляндский полк. И формально в резерве оставались только л.-гв. Преображенский и Семеновский полки. Но после падения Курганной батареи они фактически защищали пространство между 4-м корпусом и левым флангом, отразив там атаку неприятельской кавалерии.

4) Поздним вечером Наполеон, желая привести в порядок свои утомленные войска, отвел их на исходные позиции. Придавая большое значение этому факту, многие отечественные историки разделяли мнение Кутузова: «…и кончилось тем, что неприятель нигде не выиграл ни на шаг земли…»[41]. Это не вполне соответствует истине хотя бы в отношении села Бородино, которое так и осталось в руках французов, не говоря уже о существенном изменении к исходу дня положения левого фланга и центра русской армии.

Несомненный интерес для исследователя представляют также факты, касающиеся характера битвы и успехов, достигнутых противниками на различных ее стадиях.

Наполеон почти в течение всего дня владел инициативой. Начавшееся с самых первых выстрелов наступление французских войск постепенно набирало силу, постоянно создавая для армии Кутузова угрозу прорыва обороны или обхода фланга. Русским удалось отбить все атаки неприятеля, но при этом аналогичных угроз с их стороны создано не было. Исключением является рейд кавалерии Уварова и Платова, который заставил Наполеона поволноваться. Однако ни в этот, ни в какой-либо другой момент сражения Кутузов не счел возможным или полезным перехватить тактическую инициативу. Поэтому контрудар русской конницы вызвал только паузу, не изменив характера сражения в целом.

Даже когда сражение пошло на убыль, французы все еще пытались приложить какое-то последнее сверхъестественное усилие, чтобы сломить сопротивление своего противника.

В ходе битвы русские, потеряв ряд ключевых опорных пунктов своей позиции, были вынуждены уступить значительную часть «места баталии» на всем пространстве от Новой до Старой Смоленской дороги. Наполеон приказал оставить захваченную территорию, когда сражение уже фактически закончилось. Французские войска отошли на исходные позиции в полном боевом порядке, не подвергаясь атакам и активному преследованию со стороны противника.

О преимуществах сторон

Данная тема довольно обширна, и здесь мы ограничиваемся только кратким мнением по основным аспектам.

Бородинская позиция не была, конечно, идеальной для русских. Наряду с достоинствами она имела и очевидные недостатки. Однако остановка французов в Гжатске дала их противнику не менее двух суток для оптимального расположения войск и инженерной подготовки позиции.

На пространстве же, где развернулась основная борьба (между Колочей, ручьем Стонец и Утицким лесом), местность не давала особых выгод ни одной из сторон.

Что касается соотношения сил, то французы имели достаточно солидное превосходство в регулярных войсках. Правда, в пехоте и кавалерии (т.е. без специальных войск) оно было, по нашим подсчетам, несколько меньшим [См. нашу статью «Численность и потери армий при Бородино»].

С другой стороны, у русских было преимущество в артиллерийских орудиях. Причем по их суммарному калибру оно было еще более значительным (по некоторым оценкам, около 30%).

Хотя обычно в сражениях казаков в расчет не принимали, они являлись хорошо вооруженным и обученным войском, способным выполнять часть функций легкой регулярной кавалерии. А ополченцев Кутузов мог использовать для решения задач вспомогательного характера.

В качественном отношении французская армия, была, бесспорно, очень сильна – с ней Наполеон покорил почти всю Европу.

По мнению многих зарубежных историков, эта армия имела большое преимущество в своей более прогрессивной внутренней организации, при которой, например, даже простой солдат имел очень хорошие возможности для карьерного роста. Благодаря этому выбывшим из строя командирам легко находилась замена и т.д. Помимо этого, французы превосходили своего противника тактически и имели в своих рядах больше ветеранов и опытных солдат.

Но в целом мотивация участников похода «Великой армии» в Россию была точно такой же, как и других завоевателей. И, конечно же, огромную роль играл культ личности Наполеона.

Историки справедливо указывают, что в русской армии было значительное количество неопытных новобранцев. Действительно, всего за несколько дней до подхода армии к Бородину в нее влилось более 15 тысяч рекрут Милорадовича.

Но были в войсках, несомненно, и ветераны предыдущих кампаний. Ведь с 1804 по 1812 год Россия непрерывно воевала – с Ираном, Францией, Турцией и Швецией. Да и в этой войне армии Барклая и Багратиона отражали вторжение огромных сил неприятеля уже третий месяц.

Даже Ж. Пеле-Клозо упомянул о стойкости и храбрости русских солдат, об их «решимости умереть скорее, чем уступить», а также назвал их армию одной из двух первых в мире. Правда, он полагал, что у русских военачальников было «мало искусства», с чем мы, конечно, согласиться не можем.

Боевой дух армии Кутузова, несомненно, очень усиливался тем, что ее солдаты и офицеры сражались за свое отечество под стенами древней столицы.

В конечном итоге «моральная упругость» русских войск в этой битве оказалась очень высокой.

Отдельно отметим, что французская армия имела очень серьезные проблемы со снабжением, что отражалось не только на состоянии солдат, но и лошадей. Русские же подобных затруднений с провиантом и фуражом не испытывали.

[sws_divider_bar8 barsize=”450″ location=”top”] [/sws_divider_bar8]

Автор Михаил Казанцев
источник